Роднее того дома нет!

Ещё при рождении первого высокогорного катка «Медео» шустрый паренек испытывал на рекордном льду новые методы занятий, а в 28 лет Хван стал первым в Казахстане и самым молодым в громадной стране заслуженным тренером СССР. Это он воспитал целую плеяду выдающихся скороходов — Владимира Гейдериха, Геннадия Подковырова, Валерия Троицкого, Александра Керченко, Олега Шабарова, Юрия Малышева, Капитолину Серегину, Наталью Солдатову, Людмилу Миронову.

Да всех его звездных учеников и не перечислишь: одних только мастеров спорта СССР Май Унденович подготовил свыше ста двадцати! Двадцать лет Хван работал со сборной СССР, создал в Казахском институте физической культуры кафедру конькобежного и велосипедного спорта…

Впрочем, все эти заслуги ветерана давно известны настоящим поклонникам коньков, а вот о том, какую важную роль в его жизни сыграл Акмолинск, как дорога Маю Унденовичу наша нынешняя столица, знают немногие. Между тем именно в центре Казахстана когда-то нашла пристанище его семья, выселенная «по национальному признаку» с Дальнего Востока. Без отца-кормильца, посаженного как врага народа, без дяди, отправленного в неизвестные края по той же зловещей статье…

Эшелон из Биробиджана, в котором следовала семья Хвана, месяц помотавшись по Средней Азии, взял курс на север Казахстана. На подступах к городу, на станции Шортанды, эшелон остановился окончательно. Люди вышли в степи, огляделись, и старики сказали им: «Если хотите выжить — ройте землю и прячьтесь в ней».

Семью Хван (считай, им сильно повезло!) до зимы разместили в конюшне. Но скоро туда должны были пригнать скот, а пока… От навоза шло тепло, и это уже было великое счастье. Но однажды нескольким многодетным семьям разрешили переехать в Акмолинск. Так семилетний Май Хван с мамой, братом и сестрой попал в военный барак на окраине города.

Потом грянула война. Отцу после освобождения из лагерей не давали работы. Но в военном городке почему-то было много мерзлой картошки, мать её как-то натирала, делала крахмал — тем и жили. Рядом была железнодорожная станция и элеватор, куда детишки бегали за «добычей». На элеваторе ловили воробьев: жаркое из них получалось отменным. Длинными часами самым примитивным методом, при помощи ступы, очищали просо от шелухи. Зима в Акмолинске — почти полгода, надо было добывать топливо. По железной дороге Караганда — Акмолинск возили уголь, и хочешь-не хочешь, а что-то из вагонов сыпалось вдоль полотна. Мальчишки укладывали в мешок ведра и шли за несколько километ­ров от дома, собирая рассыпавшиеся кусочки угля. Набирали полные ведра и с этим грузом едва волочили ноги обратно. И никто не сообразил, не подсказал, что можно было подальше уходить с пустыми ведрами и собирать уголь на обратном пути; нет, все грузились по дороге из Акмолинска и уже с тяжелой ношей возвращались в город.

В те годы выживали сильные, а слабые погибали. Май Хван оказался сильным. В 1943 году он вместе с другом написал письмо Сталину с просьбой помочь им попасть на фронт. Написал «втихаря», отправил в Москву и забыл. А где-то через несколько месяцев вдруг пришел ответ. Писал мальчишкам, конечно же, не Иосиф Виссарионович, а кто-то из его кремлевской канцелярии, но это был ответ из самой Москвы! Родителям важную депешу не дали, на собеседование вызвали самих подростков, а на конверте — Москва, Кремль…

В письме сообщалось, что если Родине потребуется помощь таких молодых людей, как 13-летние друзья из Акмолинска, то страна ею непременно воспользуется, но сейчас в этом необходимости нет. Пока рано, вам надо заниматься, учиться, может пойти, например, на военную учебу. И подпись сотрудника канцелярии.

Тем не менее Хван в 1944 году убежал на фронт, но в районе Макинки его и нескольких таких же отчаян­ных друзей задержали и вернули домой.

Уехал он из Акмолинска после окончания войны, получил в Ленинграде высшее физкультурное образование. И, связав свою жизнь с «Медео» и Алма-Атой, стал тем, кого сейчас знают во всем конькобежном мире. Но и много лет спустя, приезжая в Акмолинск, Целиноград, Акмолу и Астану, Май Унденович приходил на перекресток двух маленьких улиц, к бараку, в детстве подарившему тепло, и целовал все его углы…